[Лента [10]]

Как все начиналось? О, сейчас это уже довольно трудно вспомнить. Я родилась в маленьком шахтерском городке, где-то рядом с Кабулом. Единственное, что я помню о нем – это грязь, едкая пыль, и бесконечный рокот снующих туда-сюда старых, вонючих грузовиков. Но это был мой город. А еще у меня был дом. Маленькая комнатушка в промозглом сыром бараке. Два шатких скрипучих стула, обшарпанный шкаф и кровать с продавленным днищем. Но это был мой дом. Еще я помню свои игрушки. Чувствую, что губы расплываются в нелепой улыбке, когда перед глазами всплывает образ Куклы. Несуразная, набитая колючими перьями из папиной подушки и с волосами из шерсти вечно беременной безымянной дворовой собаки. Но она была мне дорога. Она была моя. Отец. Его я помню очень смутно. Огромный силуэт на фоне слабо светящегося дверного проема. Сильный и надежный. С ним мне было совсем-совсем ничего не страшно. Я помню прикосновение его мозолистых рук, когда он хватал меня и подбрасывал к потолку, а я весело смеялась. Или когда он баюкал меня у своей широкой груди, напевая колыбельную, которую придумала мама. Мама. Ее я не помню совсем. Папа говорил, что она уехала куда-то, но очень скоро я поняла, что она умерла. Рано. В нашем городе вообще мало кто доживал даже до тридцати. Все дело в шахтах. Все, кто жил в нашем городе, были старателями. И все свободное время они проводили в шахтах. И несвободное тоже. Это был опальный город, в который ссылали опальных людей. И мне не повезло родиться именно в нем.
Когда мне было восемь, умер отец. Я помню, что сидела дома и играла с Куклой, когда в комнату вошли чужие люди. Они долго топтались у порога, говорили о чем-то шепотом, но я все поняла сразу. Я встала, взяла Куклу на руки, как брал меня папа, и сказала: “Что теперь?” Наверное, больше всего их смутило то, что я не плакала. Сама не знаю почему. Наверное, я очень рано научилась не плакать.
А потом меня отвели приют. Его я помню плохо. Бесконечные стены коридоров, облупившаяся зеленая краска и злые дети. Они обижали меня. Пытались отнять у меня Куклу. Но я сразу дала понять, что не являюсь легкой добычей, и они от меня отстали. Как мало надо, чтобы тебя зауважали. Всего лишь пара подзатыльников и несколько звонких пощечин. Но в приюте я прожила недолго. Лишь до того момента, как за мной пришли Они.
Странные люди. Нас, детей, поставили в ряд и они долго ходили перед нами. Молча. Они лишь смотрели. И выбрали меня. Потом еще кого-то, но их имена я не запомнила. Я даже свое сейчас вспоминаю с трудом…
А дальше была боль. Свет, стеклянные колбы с бурлящим содержимым, тугие мотки проводов. И боль. Они что-то делали с моим телом, но самое страшное – Они делали что-то с моей душой.
А потом я начала убивать. Я помню тяжесть ПСГ в руках. Я помню выстрелы и крики. Ломается с противным хрустом шлем повера под моей ногой. Неужели я была такой сильной? Возможно.
Пустыня. Леса. Побережье. Кровь. Кровь. Кровь.
Не знаю, сколько это продолжалось, но теперь это должно закончится.
Выстрелы. Кровь. Черный проем покосившегося барака. Сначала граната. Крик. Прыжок внутрь и хлопки в темноте. Точным ударом переломить шею бросившейся на тебя собаке. Беременной. Опять…
Словно щелчок рубильника.
Мысли вихрем бросаются в пустую, непривычную к ним голову, а глаза смотрят вниз. Туда, где в луже крови лежит мертвая собака. Туда, где сжалась в углу маленькая девочка, сжимающая в руках Куклу. Мою. Нет… Свою!
С тех пор прошла, кажется, неделя. Я научилась думать. Я поняла, что мне всего четырнадцать. Я узнала, что я не человек. Кровь на моих руках. Ее не смыть. А еще меня ищут. Но не найдут.
Теплая ванна. Как хорошо нежиться в ней. Усталое тело, полное жизни, переполняется радостью и сладостной негой. Как хорошо… Плевать, что это – облезлая ванная в зачуханном отеле. Потерявший свой цвет кафель, слабая лампочка под потолком, ржавые трубы и сама ванна, с облупившейся эмалью. Но мне хорошо.
Я знаю, что меня ищут. Знаю, что являюсь “программной ошибкой” неких абстрактных сил вторжения. Смешно. Самим создавать внешнего врага. Ради чего? Ради денег? Ради власти? Мне никогда не понять. И я рада этому. Мне тепло и хорошо. В левой руке маленькая шоколадка. В правой – маленькое блестящее лезвие. Я никогда в жизни не ела шоколада. И никогда не делала что-то сама. Моя жизнь больше не принадлежит Им. Я отниму ее у Них. Легким движением маленького лезвия…

[поцелуй навылет [15]]

+